Рискованная игра Окулицкого

Сегодня генерал Леопольд Окулицкий обвиняется в государственной измене и является советским агентом, хотя есть много указаний на то, что его можно причислить к самым храбрым солдатам тайной войны за спасение Польши.

Генерал Владислав Андерс, командующий Войском Польским в СССР, и полковник Леопольд Окулицкий — в кабинете генерала Андерса, примерно 1941/1942

«Я вас знаю, вы начальник украинской разведки», — так обращался к наркому безопасности Ивану Серову командир ЗВЗ в районе 2 (Белосток) и 3 (Львов) полковник Леопольд Окулицкий. Украинской Советской Социалистической Республики. «А вы не тот Закшевский, за которого себя выдаете, а Окулицкий, Муравей», — ответил Серов. Этот разговор произошел в ночь на 21 января 1941 года во Львове. Серов не мог отказать себе в удовольствии встретить человека, которого считал достойным противником. «Он, кстати, произвел на меня впечатление мудрого и хорошего, грамотного разведчика», — писал в своих мемуарах впоследствии глава КГБ и ГРУ.

Окулицкий проявил поразительную стойкость для человека, арестованного известной своей жестокостью советской службой безопасности. Он поздравил Серова с успехом, отметив, что если бы его люди пришли на час позже, то не нашли бы его в берлоге. Он также указал на ошибки в поведении советских полицейских под прикрытием. Он упомянул, что местные жители узнают их за километр, по плохо сидящей, ветхой одежде и демонстративно грубому поведению. С другой стороны, Серов указал на ошибки, допущенные курьерами Окулицкого в заговоре. «Мрувка» оговорился, что не будет называть имен своих подчиненных, но может говорить, потому что на свободу он, вероятно, больше не вернётся. Серову эти имена были не нужны, он их уже знал — Львовский союз вооруженной борьбы был глубоко внедрён НКВД. Его больше интересовала возможность вербовки польского заговорщика.

Однако игра между Серовым и Окулицким была прервана через два дня. С Лубянки поступил приказ доставить задержанного в Москву. «Как я узнал позже, на допросе в Москве в отношении генерала стали применяться угрозы, Окулицкий твердо заявил, что не выдаст своих товарищей. Следователь накричал на него и несколько раз ударил по лицу. Генерал замкнулся в себе и больше ничего не сказал.

Защитительная речь генерала Окулицкого во время так называемого процесс шестнадцати (Москва, 18-21 июня 1945 г.). Позиция генерала в зале суда была уважительна для западных корреспондентов

Архив фильма/форума

Вновь Серов встретился с Окулицким летом 1941 года на Лубянке, в приемной кабинета наркома внутренних дел СССР Лаврентия Берии. Окулицкий был там представителем генерала Владислава Андерса и участвовал в переговорах о создании польской армии в СССР. Их третья встреча состоялась только в марте 1945 года, после ареста 16 лидеров польского подполья в Прушкове. Тогда польский генерал снова стал его врагом. В своих мемуарах он писал о нем: «Он был провокатором, сотрудничавшим с 1940 года с НКВД и одновременно с англичанами. (…) Окулицкий пытался начать переговоры с Берией и написал ему письмо». Этот фрагмент воспоминаний Серова вызывает понятные споры. В более ранних записях в своем дневнике он пишет об Окулицком почти исключительно как о достойном противнике. Если бы Окулицкий действительно сотрудничал с НКВД с 1940 года, это означало бы, что Серов во Львове охотился на агента своей службы. Образ затемняется предположениями Серова о работе Окулицкого на англичан и о его странных отношениях с Берией. Хотя сейчас некоторые страстные журналисты прямо обвиняют последнего командующего Армией Крайовой в работе на советские службы, рассказы Серова показывают, что он был заговорщиком, ввязавшимся в очень рискованную разведывательную игру, в которой на карту была поставлена ​​Польша.

Офицерский шаблон

Леопольд Окулицкий родился 12 ноября 1898 года в селе Братучице Бохненского уезда. Он посещал гимназию в Бохне, а с 1913 года состоял в Товариществе стрелков. В августе 1914 года он пошел добровольцем в легионы, но его заявление было отклонено, поскольку он был слишком молод. Однако он не сдался и в 1915 году ему удалось попасть в 3-й полк 2-й бригады. Он участвовал, в частности, в эпическом сражении под Костухневкой (4-7 июля 1916 г.), а после кризиса присяги он был включен в состав австрийской армии и отправлен на итальянский фронт. В августе 1918 года он дезертировал и вернулся в Краков, где попал в плен. Осенью он организовал в Бохне взвод из учеников средних школ и вместе с ним поступил в 4-й пехотный полк легиона. Принимал участие в освобождении Львова и боях с большевиками в Белоруссии. В сентябре 1919 года он уже имел звание подпоручика. В июне следующего года Юзеф Пилсудский лично наградил его в полевом госпитале орденом Virtuti Militari V степени Окулицкого, успел вернуться на фронт, чтобы участвовать в польском контрнаступлении от Варшавы в августе 1920 года. За борьбу с 1918–1922 годами, кроме Virtuti Militari, он также получил два Креста Доблести и официальное заключение о том, что он «образец офицера на фронте и в кадрах».

Военную карьеру продолжил в 1923–1925 годах, обучаясь в Высшем военном училище и получив звание дипломированного офицера Генерального штаба. Позднее он, в частности, лектор Центра подготовки стрелков и начальник штаба 13-й стрелковой дивизии в Ровно. «Свирепый легионер, отважный солдат, способный офицер, целеустремленный, верный, отличный коллега, взрывной, импульсивный характер», — вспоминал о нем капитан. Ежи Кирхмайер, тогда первый офицер в штабе этой дивизии. С 1935 года Окулицкий служил в Генеральном штабе, где с марта 1936 года возглавлял отдел «Восток», готовивший планы войны с Советами. 21 марта 1939 года он был переведен в группу, разрабатывавшую план войны с Германией, а позже назначен начальником Ситуационного отдела, к которому офицеры секций делегированы в отдельные армии.

1 сентября 1939 г. подполковник Окулицкий дежурил в Штабе и получил первые сообщения о немецкой агрессии. После 6 сентября он остался в Варшаве, а через два дня получил от начальника штаба главнокомандующего генерала Вацлава Стахевича специальное задание курировать генерала Юлиуша Ромля, который, потеряв связь с собственной армией, «Лодзь» подошла к столице и стала руководить ее обороной. Позже Окулицкий написал Стахевичу тревожные депеши, в которых говорилось, что Роммель сознательно не хотел помогать генералу Тадеушу Кутшебу и его армии «Познань». Видя его беспомощность в дисциплинировании генерала Роммля, он доложил на фронт, предложив самому возглавить атаку 18 батальонов, чтобы открыть путь на Варшаву армиям «Познань» и «Померания». Роммель дал ему только три батальона и небольшую бронетанковую группу. Группа Окулицкого успешно атаковала Близне-Новы-Хшанов и Чисте, заняв 26 сентября территорию Германии. Роммель присвоил Okulicki Virtuti Militari IV класс.

Окулицкий был среди офицеров, составивших основу польского подполья. В Службе за Победу Польши он был приведен к присяге 28 сентября 1939 г. В октябре он стал командующим польскими вооруженными силами в Лодзи. Действуя в труднопроходимой местности (Лодзь была включена в состав Третьего рейха), ему удалось построить устойчивую подземную сеть. Его идея заключалась, среди прочего, в назначение некоторых людей для подписания фолькслиста и работы в немецких учреждениях, ведения там разведывательной деятельности. В марте 1940 года он выполнил неблагодарную миссию по доставке приказа о роспуске части майора «Хубала». Работа Окулицкого была оценена как Ставкой ЗВЗ, повысившей его в июле 1940 года до звания полковника, так и Германией, присудившей за его голову высокую награду. Генерал Стефан Ровецки, командующий ZWZ, признав Окулицкого человеком невозможного, назначил его руководить подпольем в большинстве районов, оккупированных Советами. Это была миссионерская миссия. За Окулицким уже на этапе его поездки во Львов наблюдал советский агент — его проводник, 2-й лейтенант В. Болеслав Зимон.

Первая игра

В ходе пятимесячного следствия на Лубянке Окулицкий, видя, что НКВД располагает очень подробной информацией о ЗВЗ, касающейся, в частности, своего штаба, принял дерзкую игру. Он начал убеждать следователей, что был назначен Ровецким эмиссаром для согласования сотрудничества польского подполья с Советами. Он дал понять, что знает о приближении советско-германской войны. — В борьбе между СССР и Германией польский народ должен стоять на стороне СССР, — сказал он 4 мая 1941 года. Игра закончилась, когда НКВД расшифровало донесение Ровецкому об антисоветской деятельности Окулицкого. Затем Советы перевели его в Лефортовскую тюрьму, где он подвергся 35-дневному следствию в сочетании с пытками. По словам Януша Куртыки, Окулицкий в то время никого не отпускал и утверждал, что забыл пароли. Однако Ян Цехановский обвинил Окулицкого в том, что он рассказал следователям о происхождении польского подполья, его организации, составе штаба и адресах контактных пунктов в Варшаве на предыдущих майских допросах. Передавал ли он информацию, которая, как он знал, уже была известна Советам? В любом случае, Советы решили, что он не играет с ними в чистом виде.

Освобожден в августе 1941 года. Стал начальником штаба польской армии в СССР, ближайшим соратником генерала Андерса. Он приказал, в частности, организовать ячейку документирования преступлений против поляков в СССР и инициировать розыск польских офицеров из Козельска, Старобельска и Осташкова. Вместе с Андерсом он принимал участие в переговорах со Сталиным в Кремле. Во время одного из них Сталин вдруг заявил, что Окулицкий напоминает ему проводника, который перевез его через границу в Домбровской котловине. В другой раз он сказал бы ему: «У меня к тебе слабость. В первый раз ты ушла из моих рук, во второй раз уже не убежишь».

Весной 1942 года Окулицкий организовал эвакуацию польских мирных жителей в Иран. Генерал Андерс дал ему следующую оценку: «В самые трудные минуты, когда 7 месяцев сотрудничества можно смело считать за 7 лет, полковник Окулицкий проявлял столько неисчерпаемой энергии и силы духа, а также солдатских достоинств, как прежде в войне 1939 года. а затем в AGM. Он ни на мгновение не разочаровал моего полного доверия, он был образцом профессиональной лояльности и гражданского мужества».

Снимки, сделанные органами НКВД после ареста генерала Окулицкого 27 марта 1945 года. Вместе с 15 другими лидерами Польского подпольного государства, он приехал на Лубянку

НКВД, фотоснимок/Wikimedia Commons

С апреля 1942 года по июнь 1943 года Окулицкий командовал 7-й стрелковой дивизией. Раскрытие катынского расстрела стало для него сильным импульсом отказаться от линейной карьеры и вернуться в подполье в стране. Сначала он стал начальником Центра специальной подготовки № 10 на Ближнем Востоке, позже перешел в VI отдел штаба главнокомандующего и прошел подготовку на цихоциемника. Главнокомандующий генерал Казимеж Соснковский назначил его личным курьером в Штаб Армии Крайовой, ожидая высокого поста и руководителя нового антисоветского подполья. Окулицкий под псевдонимом Кобра был брошен в ночь с 21 на 22 мая 1944 года в районе Вежбно под Краковом. Именно тогда он был произведен в бригадные генералы. В июне 1944 года генерал Тадеуш Коморовский «Бор» назначил его заместителем начальника штаба Штаба Армии Крайовой, генерала Тадеуша Пелчинского и начальником оперативного отдела Штаба Армии Крайовой.

Бои за Варшаву

Полковник Адам Санойка, начальник Организационного отдела штаба Армии Крайовой, в середине июня 1944 г. всю ночь беседовал с ген. Окулицки. Изначально «Кобра» преподнесла ему видение генерала Соснковского — вам следует перестать воевать с Германией, чтобы сохранить свои силы в борьбе с Россией. «После долгого изложения этого тезиса он изложил мне свою точку зрения, которая была диаметрально противоположной. По его словам, мы должны бороться с немцами, чтобы остаться в борьбе до конца. Он сказал, что мы можем быть одиноки, что западные союзники нам не помогут, и русские тоже, но это не важно. Уже в 1939 году мы воевали сами, это наша судьба», — вспоминал Санойца. Окулицкий подверг резкой критике командование Армии Крайовой за исключение Варшавы из операции «Буря». «Варшава должна сражаться независимо от цены».

Окулицкий вместе с Пелчинским и Саноекой придерживался точки зрения, что только в Варшаве может быть проведена акция, которая либо вынудит Советы относиться к Армии Крайовой как к партнеру, либо — в случае советских репрессий в освобожденной столице — вынудит Запад занять позицию. «С политической точки зрения Варшаву должны освобождать поляки и только поляки», — сказал Окулицкий. Он видел опасность того, что военные действия будут начаты коммунистами или организациями, проникшими в Советы, такими как Польская Народная Армия, и Советы займут Варшаву, в то время как Армия Крайова будет бездействовать.

Полковник Юзеф Шостак, командир Оперативного отдела штаба Армии Крайовой, вспоминал, что «примерно 22 июля» Пелчиньский и Окулицкий вызвали его на собеседование. Они представили аргументы в пользу восстания. «Если при взятии Варшавы Армия Крайовая будет вести себя пассивно, нельзя исключать, что ПНР и ее воинские части начнут незапланированную акцию против немцев, и тогда вполне вероятно, что наши солдаты Армии Крайовой присоединиться к этой акции, признав пассивность Главного Штаба за какую-то леность, если не за измену Родине. (…) Кроме того, исходя из прежней немецкой тактики, которая использовала оборону городов, особенно расположенных на крупных реках (например, Киев), можно было ожидать, что Варшава будет защищена и будет серьезно повреждена. Все эти соображения, и прежде всего политические, заключавшиеся в необходимости освободить столицу руками поляков, чтобы приветствовать Красную Армию как хозяева своей страны своим правительством, заставляли Армию Крайова действовать активно. Признаюсь, я согласился с этими доводами и не выдвигал никаких контраргументов», — написал Шостак.

В июле 1944 года немцы отчаянно пытались остановить наступление мощных советских войск к Висле. У них был четкий приказ овладеть Варшавой, и маршал Рокоссовский считал, что эта задача может быть выполнена в первых числах августа. 29 июля ПАЛ пристала к Варшаве с призывом к восстанию и сообщением о том, что командование Армии Крайовой бежало из города. В КГ АК стали принимать тезис о том, что восстание в Варшаве становится необходимостью. Полковник Казимеж Иранек-Осмецкий, командующий разведывательной службой Армии Крайовой, сетовал на то, что более ранние планы «Бури» (подготовленные просоветским полковником Станиславом Татаром) не касались Варшавы и что большое количество оружия и наиболее талантливых офицеров отправили на восток. Однако все указывало на то, что восстание продлится самое большее несколько дней, а затем перерастет в политическую конфронтацию с Советами.

В это время Берия вел свою антисталинскую игру (в ведении переговоров с которой Серов позже обвинил Окулицкого). Он стремился к тому, чтобы военные с некоммунистическим прошлым играли ключевую роль в правительствах новых коммунистических государств. В Польше эту роль должен был сыграть в своем плане полковник Зигмунт Берлинг, которому предстояло освободить Варшаву. Необходимо было также включить в действие польское подполье. Отсюда внезапная активация ПАЛ и поиск контакта со штабом Армии Крайовой офицером разведки НКВД капитаном В. Константин Калугин. Восстание должно было совпасть с визитом в Москву премьер-министра Польши Станислава Миколайчика. План, однако, не сработал, потому что Миколайчик рассказал Молотову о подготовленном бунте в Варшаве. Молотов тут же побежал с этим известием к Сталину, который в ночь с 31 июля на 1 августа приказал приостановить наступление на Варшаву. Если бы этот приказ не был отдан, Варшава была бы освобождена в течение нескольких дней совместными силами Армии Крайовой, ЛРП и Советов, а Миколайчик высадился бы в Окенце, объявив о формировании коалиционного правительства с Берлингом. Другое дело, что было бы потом, но, несомненно, Варшава не лежала бы в руинах, а советизация Польши значительно затянулась бы. Таким образом, трагедия польской столицы явилась результатом не «безумия» Окулицкого, а граничащей с тяжелой глупостью невнимательности премьер-министра.

Один из шестнадцати

27 июля Окулицкий под новым псевдонимом Недзвядек был назначен начальником второй линии КГ Армии Крайовой на случай ареста «Бора» НКВД. Он также был назначен командиром антикоммунистической кадровой организации NIE. 6 сентября он исполнял обязанности начальника штаба Армии Крайовой на месте раненого Пелчинского. Он участвовал в принятии решения о капитуляции восстания и был назначен «Бора» своим преемником.

3 октября он вместе с мирным населением покинул Варшаву и направился в Ченстохову, где воссоздал штаб Армии Крайовой. Затем ему пришлось бороться с интриганами внутри организации, которые хотели ограничить его власть. В это время он также получил депешу о гибели своего единственного сына Збигнева в боях под Анконой. 19 января 1945 года он издал приказ об освобождении солдат его организации от присяги. «Старайтесь быть проводниками нации и проводниками независимости Польского государства. В этом действии каждый из вас должен быть командиром сам для себя».

Однако он не прекратил своего заговора. 9 марта 1945 г. лейтенант ПАЛ Пенькось передал ему письмо полковника НКВД Пименова, в котором тот приглашал Окулицкого на переговоры с «генералом Ивановым», то есть де-факто с Серовым. В письме содержалась угроза, что «встреча состоится, даже если вы откажетесь». Окулицкий не хотел идти, но получил приказ от политического начальства. 27 марта он отправился на встречу с Советами на одну из вилл в Прушкове. Сначала у него сломалась машина, затем он опоздал на поезд EKD и, наконец, добрался до места назначения на специальном велосипеде, который купил. Он был арестован жителями Серова и вместе с 15 другими лидерами Польского подпольного государства отправлен на Лубянку.

Суд над ними проходил в Москве 18-21 июня 1945 года, параллельно с переговорами между Сталиным и Миколайчиком. Поведение Окулицкого в зале суда вызвало уважение у западных корреспондентов. Он умел откусывать судей и прокуроров. Когда прокурор спросил его, почему он не испытывает благодарности к Советам за «освобождение» Польши, он ответил: «Я преклоняю голову перед Красной Армией за освобождение Польши, но еще большую дань уважения я воздаю этим солдатам польской армии, погибших от рук красноармейцев». Он был приговорен к девяти годам лишения свободы. В камере он успел написать мемориал Сталину, защищая Армию Крайовой и предлагая установить партнерские отношения с Польшей. 24 декабря 1946 г. он был выведен из камеры на Лубянке и больше туда не вернулся. Тюремный врач в свидетельстве о смерти в качестве причины смерти записал «сердечный приступ». Тело предстояло сжечь, а прах развеять на Донском кладбище в Москве, где сегодня находится символическая могила генерала.